ИЗМЕНЯЕМОЕ НАЗВАНИЕ
Для всех время летит примерно одинаково, комментировать каждый может по-разному. Я эту шляпу юбилейную пытаюсь надеть и никак не надену – не ощущаю этого возраста. Дело не в том, что я бодрюсь, бегаю, девчонки молодые нравятся... Я понимаю, что уже не побежишь «задрав штаны за комсомолом», но все-равно, 70 – не мой возраст. Это психофизическое ощущение. Понятно, что это самовнушение, но многие, кто меня знает, подтверждают эту мою гипотезу. Главное – я спокойно отношусь к дате. Я работаю с молодежью. Начинаешь что-то рассказывать, и понимаешь, что это происходило 40 лет назад, для меня это – вчера, свежи подробности, детали. А никого из них в это время еще не было. А им интересны ваши воспоминания? Интересны. Для кино время – одна из основных художественных категорий. В кино временем можно манипулировать. Пустить его в обратном порядке, из героя старика сделать молодого. И наоборот. Им интересно слушать. Образование и развитие человека – это всегда вопрос амбиций? В какой степени вам помогало честолюбие, а в какой – благоволение Господа, и то, какую нить плетет судьба? Процентное соотношение определять не буду. Я всегда был амбициозным, самолюбивым провинциальным мальчишкой. Мои амбиции выходили за пределы, перекрывали комплекс провинциала, поэтому я никогда его не испытывал. Я легко входил в любую среду. Но если бы не благоволение Бога, я мог бы не раз оступиться, Господь подставлял лесенку. Некоторые эпизоды очевидны, кое-что мне наверное неизвестно. Первый осознанный момент – когда я, с отличием окончив Свердловский архитектурный институт, пошел в армию. Потому что я понял, то, что я хотел бы сделать в архитектуре, мне могло только сниться. Все время обучения я пребывал в иллюзиях. На дворе 70-е годы, в Париже на Пляс Бабур торжествует хай-тек – Центр Помпиду! А мне предстояло по распределению три года в конторе просидеть... Чтобы обрести свободу я пошел в армию и это был первый сознательный поступок, который можно трактовать как благоволение. Да, армия для меня могла закончиться ничем. Или еще хуже... Но случайно во время отпуска я познакомился с Никитой Михалковым. У меня появилась новая магистральная дорога и я до сих пор по ней иду. Считаете ли вы себя баловнем судьбы, обласканным вниманием зрителей, кинокритиков? Нет, не считаю. Я получил больше, чем заслуживал. Но я не баловень, потому что всегда пахал. На мои всплески: «Зеркало для героя», «Макаров» критики реагировали хорошо. Потом были другие времена, когда на меня окрысились. Я все спокойно воспринимал – это школа жизни. «Хвалу и клевету приемли равнодушно». Меня никогда сильно не заносило, ни в эйфорию, ни в депрессию. Объективно оценивая, я получил больше, чем предполагал, и в этом смысле должен быть удовлетворен. Что вам, как режиссеру и в какой-то степени сценаристу нужно, чтобы лучше аккумулировать идеи? Я совсем не сценарист. Очень уважительно, ответственно отношусь к этой профессии. Режиссируя могу написать, но, как правило, сценарий мне пишут драматурги, а я перевожу его на кинематографический язык. Что касается плодотворности идеи, нужно, чтобы туркнуло что-то. Закономерности особой нет. Если говорить об условиях «аккумуляции», мы с Танечкой до пандемии, уезжали в Италию. Я иронично называю это «синдромом Гоголя», он же все написал в Италии. Мне тоже очень хорошо там пишется, там возникает особое состояние духа. Мы сумасшедшие италинисты, любим Рим, в частности. Эта внутренняя эйфория и приводит к тому, что что-то получается. В последнее время вы чаще находите себя в историческом кино. Означает ли это, что исчезли значительные образы героев современности? Означает. Но я не думаю, что это основная причина. Тут стечений обстоятельств больше, чем рационального объяснения того, что я в последнее время снимал. Например, «Достоевский» – условно исторический фильм. «Ленина» я снимал как продолжение «Бесов». Буквально историческое кино, пожалуй, это «1612», «Гибель империи»... Я напрямую не ставил задачу рисовать портрет страны в тот или иной период. Брался за сильный характер героя, а через него раскрывалось нечто большее, чем он сам. Начиная работать в кинематографе я снял «Рой» – распался Советский Союз. Снимал «Патриотическую комедию» – произошел первый путч, мы даже вставляли документальные кадры в картину. Снимали «Макарова» в 1993 году – второй путч. «Мусульманина» в 1995 – первая чеченская война. Мы невольно отражали современность. Меня потом с некоторым опасением спрашивали: что дальше? Это не пророчество, просто синхронное сосуществование со временем. Важно было искать форму обращения к современному зрителю. И она не всегда должна быть на современном материале. При том, что вы не конъюнктурный художник, не хочется ли откликнуться своим «кинозеркалом» на сегодняшнюю нервную ситуацию? Я знаю один фильм, который абсолютно соответствует сегодняшнему времени. Фильм «Джокер» потрясающим образом отвечает на все вопросы современности. Года три назад я впервые сказал, что наступило время клоунов. Оно, к сожалению, продолжается. Все политики клоуны, начинается какое-то беснование. Обычно я ощущаю запах времени, как собака, чувствую его, начинаю на него идти. Но вот пандемия... когда теряются запахи. И я сейчас не чувствую запаха времени. Ощущаю истерию, неуверенность, нерешительность, беспомощность – как тихий апокалипсис. Поэтому для меня сейчас актуальна идея «Божественной комедии» Данте. Это мерило сегодняшнего дня. Я бы таким образом откликнулся на сегодняшнюю ситуацию. А конкретный материал, любой, какой ни возьми, не будет соответствовать этому тихому апокалипсису. Мы думали он будет зримый: ангелы трубят, всадники скачут! Никто никуда не скачет. Все тихо загибается. Это интересно, но пока не сформировалось в образ. А мерило этому – «Божественная комедия». То самое, за, за, за... запредельное. На какой стадии ваша «Божественная комедия»? В предварительной разработке, в поиске партнеров. Тут очень важно подсознательное накопление, я же не хочу буквально экранизировать произведение. Для меня это скорее история Данте, с вкраплениями «комедии». Каков ваш подход в киноизображении так называемой исторической правды? И есть ли она? Нет. Ницше сказал, что есть художественная правда и она значительно больше правды исторической. Наша российская история началась с того, что некий монах записывал рассказываемые ему странниками истории. Да, это интересно, это захватывающе. Но какая здесь правда, какая это история... «Правду» выбивали, загоняя под ногти иглы. У человека могла быть своя мотивация и т.д. Это не означает, что нет ткани правды. Я, человек свободный, незашоренный, например, считаю, что Европа ведет себя по отношению к нам подло, безобразно: они готовы даже Гитлера оправдать, лишь бы нас не возвеличить. Забывая, что мы сделали для Европы за всю историю, во время Второй мировой войны, в частности. Это не означает, что мы хорошие, а они плохие... То, что мы сделали в этой войне – это правда. Да, там были разные драматичные истории, стоит почитать Виктора Астафьева, других очевидцев. Но это частности. А есть явные магистральные направления. Я снял «Ленин. Неизбежность». В этом названии тоже исторической правды нет; знаю, существуют разные, противоречивые свидетельства... Сейчас даже возникает вопрос о сбившейся в средние века хронологии... Акир Курасава снял по рассказу Акутагавы фильм «Расемон» – одно и то же событие показано с разных точек зрения персонажей... Правды нет. Но ей надо следовать! Заниматься этим вопросом, чтобы весы – исторической правды и художественного трактования – были в равновесии, как у богини Фемиды. Чтобы вымысел не превалировал. Потому что мифология всегда сильнее правды. С другой стороны, когда в искусство начинается вмешиваться ручное управление, политическое или какое-нибудь еще, оно умирает. Нужно ли художнику, чтобы сделать что-то толковое, непременно пройти через трудности? Как у вас – «сочетание уличности с самодисциплиной», служба в особых войсках... Не знаю ни одного случая, чтобы кто-то как бабочка пропорхал. Даже в истории искусства такого припомнить не могу. Кто-то был успешен, а потом обрушилась на него такое, что не в сказке сказать, ни пером описать. Кто-то был легок, талантлив, скользил, да был короток век его. Без пахоты ни у кого ничего не получалось. Никогда. Даже если мы найдем два-три случая – это будут исключения из правил. Но в основном всегда «через что-то». Достоевский – четыре года каторги. Толстой войну прошел, много чего пережил. Гоголь не без причин уезжал в Италию... Без испытаний творить невозможно. Уходит ли магия кино? Уходит. Не знаю, навсегда ли, оттого, что сегодня любой может снимать видео на телефон. Может это породит новое сознание, новое качество кинематографа. Но того значения, которое оно имело в прошлом веке, конечно, не нет и в помине. Нет таких крупных фигур, нет того ожидания, нет того влияния. Кино превратилось в ветвь индустрии развлечения. При этом кино – единственный развивающийся, вслед прогрессирующей техникой, вид искусства. Может быть это в конце концов приведет к кому-то прорыву. Но пока картина печальная – в смысле идей, простите за пафос, духовности. Главное, нет глобальных идей, которые прежде заводили художника. Как профессионализм Татьяны Яковлевой повлиял на ваше дело? Очень многое происходило подсознательно, потому что она замечательный специалист в области искусства кино, культуры. Я ценю ее точку зрения. Она самый жесткий критик мой. Соратники могут постесняться что-то мне сказать, а Танечка без малейшего стеснения говорит, как она видит. Это не означает, что она всегда права, но таким образом она дарит сомнение и повод к размышлению. Немало примеров, когда ее настойчивые советы были очень удачны. Она предложила пригласить Сергея Маковецкого сняться в фильме «Поп». Я его не видел в этой роли. Татьяна – креативный продюсер всех моих фильмов, постоянный сторонний наблюдатель, мое alter ego. Это очень полезно. Что, кроме путешествий в Италию, любит витальный человек Хотиненко? Люблю снимать кино. Сейчас это не занимает всю мою жизнь, но такой период был. Даже жертвовал чем-то важным ради кино. Люблю преподавать. Я не учу, это такая система общения, восприятия реальности через новые поколения: я делюсь. Четверть века этим занимаюсь и мне это нравится. Несколько слов об Английском клубе. С удовольствием вхожу в клуб. Начиналось все с любопытства, формально... Много времени уже прошло и сейчас это стало частью жизни. А наши предновогодние Английского клуба вечера... Эти спектакли – что-то необыкновенное, совершенно невероятное. С огромным интересом, почти по-детски все ждут: что мы сейчас увидим? Серьезные люди принимают в участие в Домашних спектаклях. Казалось бы, угасший жанр, но он не просто в Английском клубе существует, он является камертоном, квинтэссенцией клуба. Собираются люди по интересам, встречаются люди, которым интересно друг с другом пообщаться. И вот это качество мне кажется самым главным. Интервью взяла Виктория Чеботарева Фото из личного архива юбиляра и Московского Английского клуба 
|
Картины Владимира Ивановича - зеркала, в которых с удивительной точностью отражается история нашего народа, нашей страны, наших судеб. За многие годы работы в области здравоохранения я убедился, что лечит не только дело, но и слово, в том числе и художественное. В этом плане мы с Владимиром Ивановичем делаем одно дело. Сила духа его работ, его персонажи с несгибаемым внутренним стержнем вдохновляют людей, дарят им силы, не дают опустить руки в период тяжелых испытаний.
Не секрет, что врачи - люди, у которых очень мало свободного времени. Это, с одной стороны, минус. С другой стороны, то немногое свободное время, которое есть у нас, мы стараемся посвятить чему-то действительно важному, настоящему, вдохновляющему. Для меня каждая работа Владимира Ивановича - это событие.
Я искренне благодарен Владимиру Ивановичу за его творчество, общественную деятельность, активную жизненную позицию. 70 лет - это не возраст для человека с таким неиссякаемым талантом, с жаждой новых открытий и желанием творить!
Владимир Иванович, от всего сердца поздравляю Вас с юбилеем! Желаю здоровья, крепости духа и конечно творчества!